ночь и день сливаются в одно, уродуются в кровавое месиво и не приносят ничего, кроме нескончаемой боли. время бодрствования путается со сном и наоборот. затаившиеся где-то глубоко внутри кошмарные создания выбираются наружу — снуют, набрасываются, вгрызаются в плоть, обгладывают до кости.
просыпается — хотя ему казалось, что он не спал — и отчетливо ощущает, как конечности ноют.
перед его распахнутыми глазами все еще витают эти образы — уже блеклые, но все еще — омерзительные.
глубокий вдох. медленный выдох. пытается прийти в себя и вернуть осознание реальности.
но реальность проступает нехотя — медленно, по кусочкам, почти надрывно.
десять минут, необходимые для возвращения восприятия [ и то — с помехами ], длятся почти вечность.
мир все еще — за толстым, непрозрачным стеклом, за пеленой визуального снега, с выкрученным на максимум шумом и сниженной контрастностью.
и это — лучшее, что он может получить.
уснуть повторно не получится — он в этом уверен, — и оттого думает, что можно отправиться в какой-нибудь бар и напиться до беспамятства. сорваться и отдаться порыву, перестать думать о чем-либо и утопить свои тревоги в темных ромовых водах.
но раздается звонок.
внутри — слепая, крохотная надежда на то, что это отто, — но он быстро давит ее, не желая разочаровываться раньше времени.
рука неуверенно тянется к телефону, лежащему на прикроватном столике.
он поднимает трубку.
( голос на другом конце провода — натужный, зажатый, бесчувственный — озвучивает то, что адриан не хотел бы слышать [ никогда ]. голос на другом конце провода вкрадчиво повторяет сказанное. )
боль сдавливает легкие.
мир коллапсирует.
//
дорога до больницы почти не запоминается.
автомобиль поглощает дорожную разметку со скоростью 50 километров в час — и как бы адриан ни молил ехать быстрее, водитель не соглашался.
натужный голос, который он слышал ранее, все еще безостановочно звучит в его мыслях, повторяя одно и то же.
отвлечься. ему просто нужно отвлечься. пытается сфокусировать взгляд на сжигаемом в неоновых огнях городе, на проносящихся мимо редких прохожих, на чем-то, что поможет не думать о недавнем телефонном звонке.
к тому моменту, как ему почти удается немного заглушить навязчивые мысли, машина останавливается перед клиникой.
все попытки прийти в себя превращаются в пепел — тело сковывается беспокойством, сжимается под ее давлением.
и все равно адриан выходит из автомобиля, проходит внутрь и позволяет работнику медучреждения довести себя до палаты.
когда дверь открывается, реальность проступает — алыми всполохами на белых простынях, белоснежностью бинтов и запахом смеси спирта и лекарств.
на мгновение — он забывает, что это такое — дышать.
на мгновение — он теряется в потоке чувств — и страха, и тревоги, и радости, [ и нежности? ] — и это слишком для него.
но это — лишь мгновение.
— старший брат... — срывается с языка почти неосознанно.
его распахнутые глаза неотрывно следят за отто — изучают, чтобы понять, насколько серьезны полученные травмы. и вроде бы — не все так плохо, отто _почти_ цел и сможет восстановиться.
— ты... в порядке? в плане — ничего серьезного, ведь так? — голос почти дрожит и искажается болью, истекая кровью.
он и сам не узнает свой собственный голос — точно так же, как и свое волнение, свою тревогу, свое беспокойство. нечто далекое и непривычное, но все же почему-то — его.
неуемная нежность, растекающаяся в то же время по венам, кажется почти предательством — и все равно задавить ее он не в силах.
рука невольно касается ладони отто — и под его пальцами ощущается биение чужой жизни, мягкость чужой кожи. адриан не отдергивает ее даже тогда, когда осознает, что не должен этого делать.
от себя: обещаю любиться постами и не заебывать 
